― Эй, хулиганьё, оставьте его в покое! ― крикнул я, обращаясь к двум здоровенным пацанам, которые отрабатывали на большом красивом снеговике удары карате. Бегу к ним, а сам думаю: «Какого лешего я делаю? Их же двое, какие-то школьники или студенты-первокурсники ― не разберешь по бородам». Сам-то я до двадцати семи не брился, теперь раз в неделю пушок сбриваю для того, чтобы жене казаться более мужественным. Только бритву у неё беру, но это не важно. В общем, бегу, ору на этих двоих, козлами малолетними даже назвал и сам потом понял, что некультурно как-то, не по-взрослому, но ничего, переживут. Собираюсь драться, ей-богу собираюсь, прям всерьёз, и за кого? За снеговика! «Господи боже мой, ну и дурак же я». ― Оглохли что ли? Я кому сказал, отвалите от снеговика! ― рычу как свирепый варвар, готовый наброситься на жертву, и тут вижу, как один из этих двоих снеговику с вертушки морковь с лица сносит — пластический, блин, хирург. Морковь эта летит в мою сторону, точно пуля, еле уворачиваюсь, чтоб не убила. Пролетела мимо уха со свистом и застряла где-то в стене дома неподалеку. Всё внутри сжалось, я чувствовал, что вот-вот упаду в обморок, даже немного поплакал. «Держись, старик, ради тебя я сейчас умирать буду», ― обращаюсь я мысленно к снеговику, которому безжалостно снесли половину головы. Представил, что мою голову превращают в нечто подобное. Последние пятьдесят метров показались мне марафоном. Время остановилось, стало нереальным. Я успел помечтать о том, чтобы эти подлецы внезапно одумались или чтобы я по пути провалился куда-нибудь в канализационный люк, и сточные воды отнесли меня на другой конец страны; чтобы упала комета и облегчила мои будущие страдания за невинного снеговика. Я согласился бы даже на то, чтобы этот чёртов снеговик просто растаял, но он стоял. В руке у меня был пакет с продуктами, я собирался применить его, если потребуется. Возможно, бананы и сметана не лучшие орудия самозащиты, но ничего другого у меня не было. Вру, была ещё целая упаковка смекты, но для неё уже было слишком поздно. ― Вы чё, школота, совсем озверели? — я замахиваюсь пакетом в надежде на должный эффект. Пацаны смотрят на меня сверху вниз. Лет им на двоих, примерно как мне ― тридцать два. ― Тебе чё надо? ― спрашивает спокойно один из них. ― Надо! ― отвечаю. Сердце колотится, в ушах шум, глаза бешеные. Наконец понимаю, что фразу стоит закончить: ― Надо чтоб вы отстали от снеговика! Что он вам сделал?! Вам бы всё только рушить! Что вы за звери в конце концов! Понимая, что меня внимательно слушают, я решил давить на психологию — возможно, получится обойтись без крови (моей, разумеется). ― Какой-то ребёнок его сделал с родителями, катал тут эти шары не один час, морковь вон ему из дома принёс, шапку красивую! ― я понимал, что держу ответ за всех снеговиков, которых когда-то потерял я и все другие дети из-за вот таких вот «бойцов кунг-фу». Я должен был отстоять этого снеговика, пусть он будет даже последним, но я должен. ― Да успокойся ты, это же просто снеговик! ― пытался надавить на меня один из них. ― Это для тебя он ― просто снеговик! А для кого-то это друг! Может, его калека какой слепил! Или, вообще, одинокий старик, у которого никого больше нет! ― пытался я давить на совесть. Ещё раз замахнувшись пакетом, я собирался в последний, третий раз предупредить и напасть. ― Да это мы его слепили, ― внезапно слышу я. ― В смысле ― вы? ― пакет опустился, лицо начало глупеть. ― В прямом смысле. Мы его слепили час назад. На нём моя шапка, ― отвечает пацан, и я вижу, что он действительно стоит с непокрытой головой, в отличие от друга. ― А морковь? ― я всё ещё надеялся, что это меня просто отвлекают. Лучше бы побили, ей-богу, чем такой позор. ― Да вот же, ― достаёт парень из кармана ещё две морковины. ― У нас дома места нет, чтобы потренироваться. Зал на выходных закрыт. Вот мы и решили снеговика слепить и на нём отработать удары. Соревнования скоро. ― Спортсмены, значит, ― всё ещё стараясь не терять достоинства произношу я. — И всё равно, нельзя так со снеговиками, они же тоже люди, ― последнее слово я сказал почти шепотом и, достав из пакета банан, приделал его на место сбитой моркови. А потом ушёл ― медленно, по-философски, оставив после себя шлейф недосказанности и утаённой мудрости. А потом ещё две недели не ходил этим маршрутом, пока не сменил куртку и шапку.
